Море Имен - Страница 60

Автобус шёл-шёл, не торопясь, дышал железным брюхом, как зверь. Спустя пару остановок Иней чуть успокоился и сел нормально.

— Пап, — сказал он, — а мы Алю к нам позовём?

Ясень зыркнул на него через плечо и состроил рожу.

— Какой он тебе Аля? — сказал с шутливым укором. — Тоже мне, девочку нашёл. Алик он! Позовём, конечно, куда ж без него-то. Соскучился я по нему, Инька, если б ты знал, как.

— А маму позовём?

Ясень помолчал, двинул бровью, покосился в окно.

— Позовём, — ответил, — если захочет… Знаешь, чего? Твоего, как его… Клёна тоже позовём. Большим собакам надо на природе бегать.

Иней засмеялся, сморщив нос.

— Да Лушка убежит, — сказал он, — дурочка она совсем! Она и тут убегала уже.

Папа подумал.

— Она кто, Лушка-то? — спросил он. — Колли? Колли — пастухи, Иньк. Там рядом фермер живёт. Лушка будет за его овцами следить и не убежит от них никуда. Инстинкт!

— Овцы? — трепетно спросил Иней. — Там настоящие овцы есть?

Ясень фыркнул.

— Ну не пластмассовые же. И овцы, и коровы, и лошадки. Парного молочка попьёшь, поздоровеешь. А то совсем ты бледный у меня, как в шкафу рос. Ты на море был хоть когда-нибудь?

— Неа, — робко ответил Иней и подумал: «Неужели мы и к морю поедем?!»

Всё это было так необыкновенно, так прекрасно. Как в мечтах. Именно так, как должно быть, когда случается чудо и возвращается папа.

— На море тоже повезу тебя, — решительно сказал папа. — Но это уж на следующий год, извиняй. Как-то я не сообразил.

— Ничего, — прошептал Иней. Счастье подступало к горлу, как слёзы. Он начинал уже бояться, что счастья станет ещё больше, потому что оно не помещалось внутри, и он не знал, что с ним делать.

— А в этом году, — продолжал папа, — научишься на лошади ездить. Сидел когда-нибудь на лошади?

Инею вспомнилось, как однажды к супермаркету рядом с домом две девчонки привели лошадь. Иней возвращался с мамой из поликлиники, увидел лошадь и даже дышать перестал. Она была коричневая (вроде, правильно — каряя?) и грустная. Девчонки предлагали прохожим покататься, за деньги. Лошадь притягивала Инея как магнитом, и он решился подёргать маму за рукав. «Инечка, у нас денег нет», — устало сказала мама. Иней хотел погладить лошадь, раз уж покататься нельзя, но мама крепче перехватила его руку и увела.

— Неа, — повторил он и поднял на папу неверящий взгляд.

— Ну, что за дела, — улыбнулся папа как ни в чём не бывало. — Какой ты монгол, без лошади?

У Инея поплыло в глазах. Он не смог ничего ответить. Он уставился на собственные колени, крепко обнял папину сумку и замер, зажмурившись, баюкая своё счастье.

Приехали на вокзал, купили билеты, сели в электричку. В будний день поздно вечером электричка, идущая в дачный край, оказалась совсем пустой. В вагоне их было двое. Стемнело. Лампы в вагоне горели тускло, а когда электричка покинула городскую черту, за окнами воцарилась тьма. От непривычного нервного возбуждения Иней дрожал, как в ознобе, но всё же его начало клонить в сон. Он не подавал виду, потому что очень хотелось поговорить с папой. Папа расспрашивал про Алика и Лёньку, обещал, что научит Инея косить траву косой, стругать доски и сажать деревья, потом стал рассказывать про восхождения на горы, про охоту и лошадей; Иней слушал, слушал, слушал уже не слова, а только папин голос, улыбался сквозь дрёму.

— Эх ты, — проговорил вдруг папа тихо и ласково, — да ты спишь у меня, Инька… Ложись давай, ехать долго.

Он пристроил на коленях сумку, снял куртку и потянул Инея к себе. Иней улёгся папе на колени, на сумку головой, а папа укрыл его курткой. Стало тепло и так спокойно-спокойно, как никогда в жизни, кажется, не было. Папа положил руку Инею на плечо и откинулся на спинку скамьи. Ровно стучали колёса. Иней уснул почти мгновенно, и снился ему папа — верхом на лошади, посреди табуна, над движущимися, как волны, гривами и спинами — карими, рыжими, вороными…

— Вставай, приехали! — сказал папа.

Иней очнулся и заморгал.

Вроде ничего не поменялось — стучали колёса, за окнами неслась прежняя темень, в пустом вагоне стоял бледный жёлтый свет. Папа хлопнул Инея по плечу и повторил:

— Просыпайся, просыпайся. Наша станция следующая.

Иней протёр глаза кулаками и выпрямился. Папа с усилием развёл руки в стороны, потянулся, хрустнув позвонками, и крякнул.

— Ну, как там моя дача… — пробормотал он. — Поглядим.

Он сгрёб в охапку сына, рюкзак и сумку и потащил в тамбур, поясняя:

— Полустанок маленький, стоянка — полминуты, а сейчас, ночью, машинист двери откроет, закроет и поедет. Это тебе не автобус. Надо успеть выпрыгнуть.

Так они и выпрыгнули — ловко. Будто на соревнованиях по выпрыгиванию.

Идти к дальнему концу платформы, откуда спускалась лестница, папа не стал — с лихим кличем сиганул с края во тьму, в заросли пижмы, а потом принял Инея на руки. Вместе они пошли по тропинке в лес. Куртку папа оставил Инею, потому что похолодало. Иней шагал твёрдо, поматывал головой, стряхивая сон, и думал, что тьма тьмущая кругом, лес, чащоба, а ему совсем не страшно. А почему? Потому что папа рядом. Папа храбрый и сильный, от всего защитит. Вот как от Шишова. Никакие Шишовы теперь не страшны, никто не посмеет на Инея кричать, и фамилия у него останется — его фамилия, Обережь. Теперь всё будет хорошо.

Тропинка вильнула и раздвоилась, они свернули. Вдали показался одинокий огонёк.

— Близко уже, — сказал Ясень. — Это на ферме фонарь горит.

Тропа поднялась на всхолмие и влилась, как ручей в реку, в просёлочную дорогу. По обеим сторонам дороги, разделённые островками леса, стояли дачи — тёмные, пустые.