Море Имен - Страница 106

106

А потом они уехали в пустой город, где была ночь, и из этой ночи и города вдруг попали в другой город, живой, где был день. Иней не понимал, как так получилось, и только молча боялся. Он так искусал губы, что они никак не могли зажить и горели. И из города, где был день, они опять уехали в лес, в палатку.

Иней не знал, зачем они так мечутся. Папа говорил: «Пора!» — вставал и брал его за руку, и всё менялось, мир менялся, становился ещё страшнее, чем был. В одном из миров им пришлось бросить машину. Кажется, они от кого-то убегали. Иней один раз прямо спросил папу, от кого они бегут, но папа не ответил. Сказал: «Так надо, сын, поверь мне. Скоро поймёшь». И всё.

Иней верил папе. Он просто очень устал.

Теперь папа сидел в палатке и перебирал струны гитары. Он пел страшную песню, и пел её сам себе. В ней звучала папина таинственная жизнь, его далёкие печальные странствия и неведомые друзья. Очень взрослая была жизнь. Иней примерял её на кино, и кино выходило интересное, а на самом деле получалось просто очень тоскливо. Иней старался не слушать, но всё равно слышал. Как-то неловко было затыкать уши.

Там, где остров, заросший осокой, посреди безымянной реки,
Полустёрты эпохой далёкой, проходили с боями полки.
Вот зелёный цветущий пригорок — как боец, в нём лежит пулемёт…
Здесь рассвет занимается споро и умытое солнце встаёт,
Тихо тают ночные туманы, сладко пахнут цветы над рекой.
Нам, недобрым, усталым и странным, хорошо отойти на покой.

Набело выбелит снег виски.
Выбери имя своей тоски.

Ты послушай, отшельник, послушай, ввечеру над водой наклонясь,
Как отводит косматую душу буреломов и осыпей князь.
Как лисица выходит на зайца, и ложится ночная роса.
Может статься, тебе не приснятся этой ночью друзей голоса.
Помнишь, старый, как мы поднимались к поднебесью, где искры звенят?
Ни изъяна на синей эмали. Не печалься. Не помни меня.

Лиц и поныне черты резки.
Названо имя твоей тоски.

Пусть иссохшие чёрные ели смоляную роняют слезу —
Надо льдом, в снеговой колыбели тёплой жилкою бьётся лазурь.
Там, где радуги, словно коровы, серебристую щиплют траву,
Ни судьбы не имея, ни крова, я теперь беспечально живу.

Светлый дуб гробовой доски
Скроет имя твоей тоски.

Папа допел и выбрался из палатки. Он улыбался, но лицо его было грустно. Иней вздохнул.

— Ты как, мужик? — ласково спросил папа. — Устал?

— Ага, — признался Иней.

— Я тут решил: посидим-ка мы в лесу, отдохнём. Я тебя обещал на охоту взять. Пойдёшь охотиться?

Иней не ответил. Совсем недавно он так мечтал пойти с папой на охоту… Папа подошёл и присел на корточки рядом с ним. Заглянул в глаза.

— Ну что ты? — спросил он встревоженно и виновато. — Прости меня, укатал я тебя совсем.

Иней снова вздохнул. Папа забеспокоился.

— Инька! — воскликнул он. — Да что с тобой? Разнюнился.

Иней вздохнул в третий раз, набрался смелости и сказал:

— Пап. Я домой хочу.

Ясень помрачнел.

— К Шишову? — спокойным голосом спросил он.

— Нет, — Иней кинул на него быстрый взгляд. — К Алику. Я по Алику соскучился.

Ясень моргнул, озадаченно нахмурился — и вдруг рассмеялся.

— Так что ж ты молчишь-то? — шутливо возмутился он, тиская сына за плечи. — Поехали к Алику!

Он встал и поманил Инея за собой. Иней недоумённо заморгал и слез с бревна. Не то что бы ему хотелось новых приключений, но раз папа обещал к Алику… Они обогнули колючую купу ёлочек, проломились через малинник, влезли на холм и там нашли (Иней так и вытаращился) двух сказочно красивых вороных лошадей в блестящей, будто золотой сбруе. Лошади храпели и косились на них огненными глазами.

— Я обещал, что научу тебя на лошади ездить? — бодро напомнил Ясень.

— Обещал… — уронил Иней и остался стоять с открытым ртом.

Кони были — как чудо. Настоящее чудо, доброе, не то что гнилые избушки и чёрные города. Против таких чудес Иней ничего не имел. А если на этом чуде им предстояло ехать к Алику… Иней вообразил, как они подъезжают к Алику верхом, такие, такие… сверкающие, и Алик изумлённо вскидывает брови, и ласково смеётся, и говорит ему: «Ну ты даёшь, Толстый!..» Иней расплылся в счастливой улыбке.

Папа потрепал его по бритой макушке.

— Ну что, — спросил, — который больше нравится?

— Оба, — очарованно признался Иней.

— Их зовут Этигэл и Шонхор, — сказал папа.

Имена оказались тоже сказочные, под стать коням. Иней восторженно закатил глаза.

— Этигэл — значит, Надёжный, — продолжал папа, отвязывая поводья. — Он спокойный и добрый, будет твой. Иди-ка сюда, подсажу.

Иней тихо пискнул, оказавшись в седле, и намертво вцепился в луку. Было очень высоко. Теперь папа смотрел на него снизу вверх, довольный, сверкал зубами в улыбке и откровенно любовался на сына. Этигэл тряхнул гордой головой, фыркнул, и Иней снова пискнул — от ужаса. Конь переступил копытами, и Иней разом вспотел.

— Не боись! — гаркнул папа. — Кони чуют! Поедем шагом, ничего страшного.

— Я не боюсь! — громко сказал Иней. В груди у него кипел восторг. Он забыл все свои злоключения, забыл об усталости и тоске. Сейчас он даже готов был доказывать, что настоящий мужик.

Папа укоротил стремена и всунул в них Инеевы ноги. Потом отдал ему повод и объяснил, как рулить лошадью.

— На самом деле, — сказал он напоследок, — Этигэл пойдёт за Шонхором сам. Так что не волнуйся.

Иней кивнул. Он чувствовал лёгкое разочарование: уже успел напрячься и приготовиться в расчёте, что будет рулить своей рукой.

106