Море Имен - Страница 122

К оглавлению

122

Проводницы Нефритового Экспресса.

— Там спальный вагон только один, — сказал Ясень. — Но когда они просыпаются, это становится неважно… Серебряные рельсы, яшмовые шпалы. В конце пути они идут прямо по пляжу Последнего моря. Как в Феодосии. Но я пришёл к выводу, что проще найти лоцмана и проплыть по Реке.

Алей кривовато ухмыльнулся.

— Дакини не выдают белья?

— И чая не приносят, — подтвердил Ясень. — Кстати, к вопросу избавления от иллюзий. Алик, ты должен был по крайней мере понять, что это всё ненастоящее.

Он широким жестом обвёл степь от горизонта до горизонта. Всё попало под этот простой и немыслимый приговор — небо, земля, трава, закутанная в туман река, тысячи людей и коней. Ясень стал серьёзен и спокоен, и озноб пробрал Алея до костей. Смутно вспоминались былые странные подозрения и неуместные догадки. Они подталкивали бы к выводу, наводили бы на мысли, если бы…

Нет.

Невозможно в принципе.

— Ненастоящее — в смысле майя-иллюзия? — на всякий случай уточнил Алей.

— Ненастоящее в прямом смысле. Настоящего кровопролития таких масштабов я бы, пожалуй, не осилил. Говорю же — я самый гуманный цивилизованный человек.

— Папа, — безнадёжно начал Алей, — но люди — живые…

— Хватит, — оборвал его Ясень. — Должен же хоть кто-то говорить с тобой не загадками, пусть это буду я. Ты в курсе, что вода Реки Имён по сути является информацией — символами, понятиями et cetera. Вода Моря Имён — тоже. И сами Река и Море суть символы. У символов есть воплощения. Поскольку Река и Море — обобщения высочайшего порядка, то их воплощения могут быть как реальными, как и мифологическими. Шаманская река Энгдекит, текущая из Верхнего в Нижний мир. Небесный и подземный Нил. Реальные Нил, Ганг, Хуанхэ, Волга. Само время, кстати, тоже проявление Реки Имён. У неё так много проявлений потому, что она ближе к вещному миру и к человеческому сознанию. Попасть к ней сравнительно легко. Море Имён неизмеримо дальше. Эта сущность — надчеловеческая. Нечеловеческая. Разные философские понятия вроде вечности и бытия — только её частичные проявления. Если при определённой подготовке можно поплыть по Нилу и доплыть до Небесного Нила, то попасть к Морю практически нереально. Единственное условно-доступное его воплощение — это Последнее море монголов. Римское Mare nostrum не годится. Я проверял.

Алей слушал молча. Что-то он понимал, что-то — нет, но недостающие детали одна за одной встраивались в систему.

Ясень замолчал и внимательно посмотрел на сына.

Алей глядел мимо отца — вдаль, в туман, туда, где голубовато-белая дымка незаметно переходила в облака. Странная иллюзия преследовала его: казалось, что земля под ногами греется и гудит. Там, внизу, мчались, медленно пробивая себе путь к поверхности, огненные и железные адские реки…

— Дойдя до Последнего моря, — сказал Алей, слыша себя будто со стороны, — ты попытаешься уплыть по нему в Море Имён?

— Не совсем так, — сказал Ясень. — Во-первых, я не попытаюсь, я уплыву. А во-вторых, ты поведёшь меня.

— А если я откажусь?

— С чего бы? — вдруг улыбнулся Ясень. — Можем Иньку с собой взять.

— Иньку мама ждёт. И друзья.

Ясень фыркнул.

— Ты о времени беспокоишься? Не беспокойся. Время здесь отдельное, можно подвинуть. Ну-ну-ну, Алик. Зря я тебя, что ли, тренировал?

— Так ты меня тренировал, — медленно проговорил Алей.

— А ты не догадался, что ли?

— Догадался, — соврал Алей и помрачнел, хотя более мрачным, казалось, стать было нельзя.

— Не грусти, — сказал ему невозможный и непостижимый отец, — а то прыщи будут. Слушай вот лучше. Эх, жаль, гитары нет!

И он негромко, вполголоса, запел:


Небо молнии мечет, золотые вьются арканы,
беглым пламенем светят их искрящиеся края.
От зари утра до утра, с океана до океана
простёрлась воля моя.


Мир струится и каплет, озарённый до окоёма.
Поднимается Солнце над расплавленною волной,
И летят его сыновья от дверей лучистого дома
к зелёной ночи земной.


Сбить печати печали! И мечами блещут зарницы,
Встала радуга крепким луком, щит лежит ковылём.
Поднимайтесь! В путь! И заржут жеребята и кобылицы
над галькой Моря Имён.

Великий хан пел, а ветер всё усиливался, и низкие облака расходились, оставляя только сияющее белое полотно в вышине, так похожее на небо Старицы. Дождь кончился, рассеивался туман, всё явственней становились очертания войска, готового к бою. «Пойдём быстро и ударим с разгону, — сказал хан. — Первый вал должен смыть передовой полк». Алей почти не слышал его. Слова сливались с гудением ветра. Море Имён, последнее море, совокупность и источник любых понятий, любых явлений… тихий, чистый безлюдный пляж с жемчужно-белым песком и причудливо извитыми раковинами, ласковый прибой, пенные гривы волн. Серебряные рельсы проложены прямо по песку. Нефритовая Электричка, достигнув места назначения, замедляет ход. Многорукие, клыкастые, с кроваво-алой кожей, в ожерельях из отрубленных голов дакини выходят из неё и преображаются в прекрасных благих духов. Олицетворения Пустоты, которая сама лишь одно из частичных воплощений Моря…

Отец велел Улаану-тайджи отправляться к своему тумену. Спускаясь с кургана, Алей ощутил, как задрожала земля, когда десятки тысяч лошадей одновременно сорвались с места.

Глава 10
Линкообмен

Всей битвы Улаан не видел. Его тумен шёл в бой с третьим валом Орды, а Хурамша-нойон меньше всего хотел докладывать повелителю о гибели наследника. Закованный в золочёную персидскую броню, окружённый нукерами, Алей смотрел на поле сражения со стороны, поднявшись на невысокий увал. Доспех оттягивал плечи. Лук в саадаке и меч в ножнах дразнили, тянули руки к себе. Желания Улаана-тайджи и желания Алея Обережа вновь противоречили друг другу: один страстно стремился в гущу битвы, другой хотел бы этой битвы никогда не видеть. Конфликт прерываний стал острее, чем когда-либо. В глазах темнело. Алей стискивал зубы, натягивал поводья так, что жеребец мотал головой и пятился. На поле боя трудно было различить что-либо даже намётанным взглядом Улаана-тайджи. Он понял только, что передовой полк так и не удалось сшибить одним ударом. «Летена так просто не одолеть»… — и тут мысли Алея снова смешались, он подумал с досадой монгольского царевича: — Что он им сказал? «Ни шагу назад?» — опомнился и впился ногтями в ладони.

122