Луша опередила хозяина, ткнулась мордой Алею в бедро, а потом поставила лапы ему на плечи. Тот едва увернулся от мокрого языка, отпихнул собаку и сурово сдвинул брови, уставившись на Комарова.
— Ты что, — поинтересовался Алей, — так и сидишь здесь? Меня дожидаешься?
Лёнька остановился, задыхаясь, согнулся, упёрся руками в колени.
— Ага, — выдохнул он и зачастил: — Алик, а ты где был? Ты к Иньке в лагерь ездил, да? А ты его не привёз? А ему там нравится, да, там хорошо? Алик, а там телефона нет, что ли? Там телефоны отбирают? Почему он мне не звонит?
Алей прикрыл глаза. Он хотел остаться спокойным и благожелательным, чтобы не пугать Лёньку, но не сумел: скривился, оскалился, отвернул лицо. К досаде и бессилию теперь добавился стыд. Не смог. Не справился. Не вернул маленькому часовому его знамя, его лучшего друга…
— Да, — через силу соврал Алей, стараясь, чтобы голос звучал ровно, — там отбирают телефоны.
Лёнька выпрямился и повесил голову. Сжал кулаки. И уже не понял, не увидел Алей — почувствовал и прочитал, точно отсканировал, что Комаров стиснул зубы и подавил гневный вздох. Испытание, выпавшее на долю друга, он переживал так, будто сам был там, в мрачном полувоенном лагере. Не мог помочь другу Лёнька, но не мог и остаться равнодушным.
Он посмотрел на Алея исподлобья, бледными и строгими взрослыми глазами.
— Там плохо, да? — спросил он. — Алик, ты почему его не забрал тогда? Ты обещал.
У Алея пересохло во рту. Он не знал, что ответить.
Летен заглушил мотор по второму разу, вышел из машины и встал у Алея за спиной. Алей беспокойно оглянулся. Мурашки побежали между лопаток.
— Тебя Лёней зовут? — вполголоса спросил Летен. Алей заметил, как Комаров бессознательно выпрямился, расправил плечи. Ни дать ни взять мальчишка из гайдаровских повестей — перед фронтовиком.
— Клён Комаров, — отрывисто сказал Лёнька, пожирая Летена глазами.
— А я Летен Истин. Дядя Летя. Иди сюда, Клён, слушай, — Летен мягко отодвинул Алея в сторону.
Лёнька шагнул вперёд, как из строя.
— Иней, друг твой, — серьёзно сказал Летен, — ни в каком не в лагере. Он попал в беду.
Лёнька раскрыл рот и тут же захлопнул. Сглотнул.
— Мы с Аликом, — продолжал Летен, — делаем всё, чтобы его выручить. Но это очень трудно.
Запоздало Алей понял, что магнетическая воля Летена и его подчинила себе. Критическое восприятие притупилось. «Не надо Лёньке этого говорить! — запаниковал он. — Лёнька же болтун! Растрясёт по всему району! Всех напугает и сам себя напугает…» Но прервать Летена он не мог. Не сейчас.
Жалко и жутко было смотреть, как сереет Клён под веснушками. И всё же спокойная сосредоточенность взрослого передавалась ему. Алей впервые видел Лёньку таким внимательным. Втолковывая Комарову математику, он никогда не мог добиться, чтобы Клён слушал его — так.
— Мы очень старались, но потерпели поражение, — сказал Летен Клёну. — Так бывает. Мы обязательно выручим Инея. Веришь?
Лёнька моргнул. На выцветших морковных ресницах закипали слёзы.
— Верю, — без голоса ответил он и прибавил: — С-спасибо, дядя Летя.
— А теперь самое важное, — сказал Летен и присел на корточки. — Лёня, чем больше людей об этом знает, тем хуже наше дело. Ты уже понял, что все стараются молчать. Даже Алик. Я верю, что ты не подведёшь нас. Никому не скажешь ни слова. Условимся, что Иней сейчас в летнем лагере и ты не беспокоишься о нём. Хорошо?
— Клянусь! — торопливо выпалил Лёнька, прижал руки к груди, шагнул вперёд, но Летен двинул ладонью в воздухе и покачал головой.
— Нет, — сказал он. — Дай честное слово.
И Алей не поверил глазам: круглое лицо Лёньки стало вдруг безмятежно-спокойным и даже весёлым. Клён смахнул слёзы, улыбнулся и твёрдо ответил:
— Честное слово.
Летен молча встал, протянул руку и крепко пожал маленькую веснушчатую ладошку.
— А теперь, — сказал он, — иди домой. Мама заждалась к обеду, наверное.
Лёнька переступил с ноги на ногу, поморгал, кивнул и, не попрощавшись, забыв об Алее, побежал обратно в проулок. Немного растерянная Луша вывалила язык, уставившись вслед хозяину, и скоро галопом понеслась за ним.
— Летен, зачем ты ему рассказал? — выговорил Алей, когда к нему вернулся дар речи. — Он маленький ещё. Он болтун. Он забудет про это честное слово…
— Нет, — сказал Воронов всё с той же серьёзностью, глядя в ту сторону, где скрылся Лёнька. — Не забудет. А врать никому не надо, ни маленьким, ни большим.
Алей посмотрел на Летена искоса и улыбнулся одной стороной рта, произнеся:
— Умалчивать.
Воронов, холодный, пожал плечами.
— Умалчивать можно.
Оставшись наконец один, Алей сунул руку в карман и нащупал металлическое колечко с нанизанными на него ключами. Его вещи так и хранились у Рябины, она вынесла их из подъезда, когда Алей с Летеном приехали. Летен позвонил ей заранее, одолжив телефон у Осени.
«Надо позвонить Осени, — думал Алей, шагая к дому. — Или лучше не надо? Может, она спит… А я поищу и определю, спит или нет. Только попозже. Сначала надо позвонить маме». Простые, здешние тревоги и заботы казались ему сейчас такими маленькими и незначительными, что приходилось заставлять себя думать о них. Отлучку не удалось скрыть от матери. Как и предполагал Алей, она обзвонила всех, кого только могла, даже одноклассников и бывших девушек. Рябина взяла трубку, когда Весела звонила на Алеев телефон, но ничем не могла ей помочь. Весела ещё много раз звонила по номеру сына, так много, что телефон разрядился… «Как она? — спросил Алей, отпирая дверь. — Сначала Иней, потом я…» Он отпустил ассоциативный поиск, и поиск продлился не дольше пары мгновений. Возвратилась картина той огненной ночи, когда началась погоня за Ясенем. Снова отец стоял под звёздным небом посреди Великой степи, преображаясь в каменного кумира, снова бежал от него несчастный толстый Шишов, а Весела каменела от горя. «Мама догадалась, — понял Алей. — Она решила, что меня тоже забрал папа. И… да что там, она правильно догадалась. Наверно, это даже хорошо. Это всё-таки не совсем неизвестность». Но невыносимая душевная боль пронизывала видение и передавалась телу: казалось, в сердце вонзали и проворачивали там иглу. Алей с усилием перевёл дыхание и бросился к телефону, не разувшись.