Море Имен - Страница 139

К оглавлению

139

Летен говорил суховато и веско. Алей чуть было не испугался всерьёз. Но князь обернулся, глаза его искрились весельем. Он и впрямь шутил. Алей, рассмеявшись, ткнулся лбом в седло.

Привязав коня, он медленно, оскальзываясь на болотистой почве, пошёл к лодке, остановился перед нею. Попробовал столкнуть в воду, но не получилось. Подоспел Летен и помог.

— Грести ты, конечно, не умеешь, — сказал он, легко запрыгнув в лодку. — Показывай путь.

Вымочив сапоги на мелководье, Алей неуклюже перебрался через борт и сел на скамейку. Поднял глаза: белые облака потихоньку затягивали небо, заслоняя рассветную голубизну. Как будто Старица звала его, обещая принять без препон… Он улыбнулся, охваченный страстной надеждой.

— Летен, нам нужно к излучине, где не видно, что за поворотом. Вон… хоть туда, где ёлки на полуострове.

«Полуостров» был скорей кочкой. На глине и валунах плотной стеной встали, сплетаясь ветвями, молодые ёлочки. За ними высились огромные старые липы, сходясь в тенистый сырой лес. Лодка неторопливо заскользила по недвижной тёмной воде, от каждого касания вёсел расходились круги, с едва слышным всплеском нырнула с камня лягушка.

— Пахнет-то как, — сказал Летен, с удовольствием озираясь. — В таком лесу я на медведя охотился. А он малину жрал. Ну туша! Попёр на нас, как танк, лошади перепугались.

Алей почти не слышал его. Он смотрел в светящееся небо за узорной завесой лиственных крон. Солнечные лучи всё ещё низвергались из-за облаков водопадами золотого пламени — одаль, позади, в сосновом бору, который тянулся до самых стен монастыря. Алей задумался вдруг, как называется монастырь и есть ли он — был ли он? — в их настоящем мире… Ветер стих.

«Эн убежал к Ясеню, — подумал Алей. — Понятно, зачем папе может понадобиться Эн. Но зачем он демону? Эн глуп, но не настолько глуп, он знал, насколько Ясень могуч, а ему не нравятся сильные хозяева. Я его развлекал. Папа любит развлекаться. Может, Эн решил полюбоваться на его развлечения? Или… — тут Алея посетило неприятное чувство, — или это я прогнал Эна? Я нашёл болезненный для него вопрос. Я зацепил его. Конечно, раз я узнал его слабое место, я бы этим вовсю пользовался. Поэтому Эн решил отделаться от меня или просто обиделся… А! Пускай Вася ищет своего блудного попугая». Алей потянулся, хрустнув позвонками, и запрокинул голову.

Светлый частокол солнечных лучей истаял. Стало пасмурнее. Тихий зелёный лес виделся будто бы через очень прозрачное и чистое стекло. Свет небосвода достигал земли процеженным сквозь высокую сияющую пелену.

Несколько сильных гребков донесли лодку до излучины, и ещё минуту спустя за упругой колючей стеной ельника скрылся топкий берег и дикая яблоня, к чьему стволу они с Летеном привязали коней. Алей откинулся назад и прилёг на локоть, вывернул шею, напоследок прощаясь со своим караковым жеребцом.

Когда он обернулся, то увидел Осень.

Она стояла на зелёном склоне, над белым песчаным берегом Старицы и приветливо улыбалась.

Глава 11
Метапоиск

Выйдя из машины, Алей поднял лицо к небу.

Золотое колесо времени откатилось назад, от конца лета к его началу. Сменилась параллель, время года стало иным, иным — время мира. В глубокой и яркой, налитой июньским молодым жаром синеве плыл над Старым Пухово огромный лайнер, оставляя за собой конденсационный след, толстый и пушистый как хвост. Стояла тихая послеобеденная пора, детские площадки опустели, и даже взрослых не было почти никого. Только ковыляла от подъезда в угловой магазин подружка Меди Морошиной бабушка Радость, да на площадке перед гаражами Тороп Чернышов нарезал круги возле древней бежевой «Победы». «Реставрировать собрался», — подумал Алей. Тороп почесал бритую башку, открыл капот «Победы» — нежно, как женскую шкатулку — и погрузился в глубокую задумчивость. Летен полюбовался на машину и хозяина и одобрительно хмыкнул.

Траву постригли возле школы, а больше ничего не переменилось здесь. Высокие деревья замерли над пятиэтажками, впитывая щедрый летний свет. В песочнице забыли красно-синий мячик. Алей неуверенно сделал шаг, всё ещё касаясь рукой дверцы Летенова джипа. Всего несколько субъективных часов назад они были невозможно далеко отсюда, в мире, имевшем иную природу, в чужих, нереальных телах и судьбах…

Вот стоит перед рыжими гаражами незамысловатый Тороп в майке-алкоголичке, ласкает чёрными пальцами машину прадеда-ветерана. А три дня назад Алей как раз вспоминал Торопа; тогда Улаан-тайдзи ехал верхом по разбитой дороге в приокских лесах, под неусыпным и недобрым надзором дружинников Летена. Теперь Летен заводит чёрную немецкую машину, чтобы ехать к другим своим дружинникам… «Для него и сейчас Средневековье, — подумал вдруг Алей. — Побратимы, войны, дети от наложницы. И княжеский стол».

— Дела ждут, — сказал Летен ему в спину. — Позвоню тебе дня через три. Если сам что узнаешь раньше — звони смело.

— Да. Спасибо, — Алей обернулся, примерился уже захлопнуть дверцу джипа, когда услышал до боли знакомое, звонкое:

— А-а-алик!

— Блик! Лёнька!

Выскочив из теней проулка как рыжий чёртик, к Алею нёсся ошалелый Лёнька, лохматый, весь облезлый от солнца. Мальчик-морковка… Алей прикинул направление, заподозрил, что Лёнька дежурил у его подъезда и перепугался. До родителей-Комаровых ему дела не было, но самому Лёньке могло прийтись от них очень кисло. А то и приходилось уже. Сколько времени провёл Алей неведомо где? Осень сказала ему, какое сегодня число, но он успел забыть. «Вася говорил, что позвонит мне на следующей неделе, — вспомнил Алей, — значит, не больше недели потерял. Всё равно много».

139