Он по-прежнему рисовался. Алей смотрел на него мрачно. Отец передразнил его, скорчив угрюмую гримасу, и сказал:
— Ну что? Что стоишь, качаясь, тонкая рябина?
— Где они? — холодно сказал Алей.
Ясень закатил глаза.
— Ничего с ними не сделается, Алик. Они и по отдельности не пропадут, а вместе — тем более. Давай лучше к делу.
— К Морю? — уточнил Алей после паузы.
— Да.
Алей молчал. Грудь его стесняло нечто похожее на отчаяние. Что бы он ни делал, отец оказывался на шаг впереди. Какие бы силы он ни обретал, отец оказывался сильнее. Ярость, бессилие и тревога раздирали Алея на части, а отец сидел на ветке и болтал ногами. «Море, — думал Алей со злостью, — Море. Если я доведу его до Моря, он успокоится? Оставит нас в покое? Что ж, был у меня план „Б“».
— Папа, — наконец, спросил он с горечью, — ну скажи, зачем тебе всё это? Что ты с нами делаешь?! Что там, в Море, такого? Я знаю, что оно прекрасное. Но ты ради него…
Голос прервался — запершило в горле. Алей хотел закончить: «…столько зла сделал», — но отец перебил его.
— Да вы же дети мои, — сказал Ясень с отчаянной теплотой. — Сыны мои. Всё, что я делаю, я делаю ради вас.
Он вздохнул и опустил голову.
Алей потерял дар речи.
Некоторое время он безнадёжно смотрел на отца, сознавая, что никогда не поймёт его, а потом бросил ему, почти крикнул:
— Блик! Да чёрт с тобой! Хочешь к Морю?! Поплыли!
Ясень улыбнулся.
Больше он ничего не говорил.
Алей вышел к Ялику, отвязал лодку и сел на корме. Отец сделал несколько гребков, выталкивая Ялик на стремнину, а там течение понесло его само — и вскоре вдали, под светло сияющим небом прорисовались очертания высоких круч, с которых Алей когда-то смотрел на Реку Имён.
— И что нам теперь делать? — пробурчал Летен. Покосился на Инея, спросил:
— Инькой тебя зовут, верно?
— Верно, — сказал тот. — А вы Летен?
— Можно дядя Летя, — кивнул тот и уселся на поваленный ствол. — Ну и папка у тебя, Инь. Как с таким справиться?
Иней смущённо отвёл глаза. Папа обещал, что они пойдут ловить Алика, но Иней совсем не думал, что это будет так. Всё-таки папа иногда нехорошо поступал. Он всех напугал — и Алика, и самого Инея, и даже грозного Летена. Правда, Летен испугался не папку, а что папка сделает чего-нибудь нехорошее. Иней, честно говоря, тоже этого боялся.
— Как думаешь, Алик за нами вернётся? — спросил Летен.
Иней насупился.
«Алик, наверное, сейчас с папой к Морю Имён плывёт», — подумал он и поднял на дядю Летю осторожный взгляд.
Тот сидел, понурившись.
Когда Иней представлял себе, как выглядит страшный Летен, которого папка так хочет победить, ему воображался кто-то очень мрачный и свирепый. И он правда оказался мрачный и свирепый, только не очень страшный. То есть, конечно, страшный, но… Иней немножко удивлялся сам себе. Он остался один с человеком, который стрелял в папу из пистолета и сбросил с лодки в воду, но совсем этого человека не боялся.
Больше того — получалось, что и папа не побоялся оставить Инея с ним. Иначе не оставил бы.
Да и стрелял дядя Летя не для того, чтобы убить папу, а чтобы спасти Инея. Так ему велел Алик. Они оба просто не очень правильно поняли.
А если неправильно поняли, значит, можно всё объяснить. Иней повеселел. Глядя на Летена, он понимал, что ему и правда можно объяснить. Вот Шишову, например, объяснить ничего нельзя. И Лёнькиному папке тоже нельзя. А Летену можно.
«И почему папка его так не любит?» — подумал Иней.
— Я думаю, вернётся, — сказал он.
— Ну, что ж. Придётся сидеть и ждать. Эх! — Летен потянулся, раскинув руки, оглядел лес. — Малины пособирать, что ли? Будем, как медведи, малиной питаться. Любишь малину, Инь?
Иней невольно улыбнулся. Дядя Летя собирался его кормить. Это было смешно, и Иней окончательно проникся к нему симпатией.
— Медведи, — сказал Летен, — ещё кедровые орехи любят. Интересно, можно тут найти шишки? Или лесной орех. Если орехи, ягоды есть и вода — так можно продержаться, пока не придёт подмога. Ты как думаешь?
Иней фыркнул. Летен и правда был как медведь — большуший, могучий, — но Иней рядом с ним чувствовал себя медвежонком.
— Хороший у тебя друг, — сказал Летен, — рыжий, с собакой.
— А вы с ним знакомы? — спросил Иней и примостился рядом на бревне.
— Можно и так сказать. Алик — парень добрый, всё пытался его успокоить. Говорил, что ты в лагере, там по телефону не разрешают звонить. А друг — он сердцем чует. У меня тоже был такой друг. Он меня однажды от смерти спас.
Иней заморгал.
— Как это? — с трепетом спросил он.
— На войне, — сказал Летен и потрепал его по макушке. — Знаешь: сам погибай, а товарища выручай.
У Инея замерло сердце. Он понимал, что дядя Летя ничего ему не расскажет, и не спрашивал. Но он почувствовал что-то, похожее на братство. У дяди Лети тоже был самый верный, самый лучший друг. Он знает, как это.
А вот у папы не было такого друга. Жалко папу.
И вдруг одна мысль захватила Инея.
Папа уже много чему научил его. И у него всё всегда получалось, сразу, как будто он правда был прирождённым волшебником. Сначала Иней считал, что папа ему втихую помогает, но с каждым разом росла его уверенность в себе. То, что Иней хотел попробовать сделать сейчас, он раньше не делал, но дядя Летя был очень вдохновляющий, в смысле — на подвиги. Иней был уверен, что Лёнька тоже чувствовал это. Наверно, и клятву с Лёньки взял дядя Летя. Он был такой. Ему хотелось давать клятвы.
И рядом с ним так чувствовалось, что тебе всё удастся, ты сможешь. Он был очень сильный, дядя Летен. Папа тоже был сильный, но по-другому. Рядом с папой все остальные казались слабыми. А рядом с дядей Летеном все становились сильнее.