Иней встал и сказал:
— Дядь Леть, а пойдёмте.
— Куда?
— К Морю Имён.
— Куда?! — удивился Летен.
Иней помялся. Он не знал, как рассказать.
— Ну-у, — протянул он, — это то место, куда папа хочет попасть. И они сейчас туда с Аликом плывут. В лодке. Мне так кажется. То есть я знаю, только не знаю, откуда. Отовсюду.
Летен внимательно посмотрел на него.
— Н-да, — пробормотал он, — братцы-кролики… И что?
— Ну вот они плывут, — сказал Иней. — В лодке. А туда можно ещё по-другому прийти. По берегу. Мне так кажется, то есть я тоже отовсюду знаю.
Летен покачал головой.
— Мы же не дойдём без Алика, — сказал он раздумчиво. — Даже папка твой без него — никак.
— Нет, — Иней нахмурился, скорчил рожицу, с трудом подбирая слова. — Вы это… вы, главное, не смотрите. Когда смотришь, это мешает только. Вы глаза закройте, а я вас поведу прямо сразу к Морю. Если не закрыть, то придется идти через Гору Глаголов, Рощу Речей, Облако Обликов… далеко это, в общем. А я так быстро могу.
Ясень вытащил лодку на берег и пошёл, утопая в мягком песке, вслед за сыном. В устье Река Имён, как всякая река, расширялась, но ненамного — мешали выступы скал. Зелёные берега Реки почти незаметно переходили в жемчужный пляж Моря.
Алей дошёл до кромки прибоя и остановился.
Ветер пел в корабельных соснах, стройным частоколом вставших над берегом, но на Море царил штиль. Едва-едва колыхалась зыбь. Белый песок светился почти так же, как облачное небо над головой. На нём нетронутыми лежали огромные извилистые раковины, приоткрывая свою укромную розовость. В невероятно прозрачной воде видно было, как далеко уходит пологое дно, украшенное редкими округлыми, разноцветными камнями.
Алей повернул голову и увидел рельсы Нефритовой Электрички. Серебряные рельсы и яшмовые шпалы приподнимались над песком. В этом песке тонули ноги, но тяжесть железнодорожного полотна он держал прочно. То ли полотно весило меньше пушинки, то ли в песке под ним пролегала опора. Рельсы уходили далеко по лукоморью и на горизонте, в тёплой голубой дымке огибали горную кручу.
Море было прекрасно.
Но если Река Имён вселяла в сердце восторг, то Море дарило глубокую тишину. Здесь не хотелось думать, говорить, рождать слова — только молчать и прислушиваться.
Подошёл Ясень, остановился рядом. Алей покосился на отца и снова взглянул в морскую даль. Он больше не чувствовал ни злости, ни раздражения. Рядом с Морем это было невозможно.
— Вот оно, — сказал Ясень. Он мечтательно улыбался. — Море Имён.
— И что мы теперь будем делать? — тихо спросил Алей.
— Как что? — удивился Ясень и запрыгал на одной ноге, стаскивая ботинок. — Искупнёмся, конечно. Погодка класс!
Какой бы полной ни была тишина этих берегов, Алей не смог не вытаращиться в изумлении.
— И ты за этим сюда шел?! — неверяще сказал он.
— Нет, — фыркнул Ясень. — Вода — она везде вода. Но над Морем светит Солнце.
Алей вспомнил, что в мире-интерфейсе нигде нет солнца. Над Старицей, над Рекой — всюду небо покрыто облаками. Небо над Морем тоже пока затягивала облачная пелена, но если Ясень был прав, то тут она могла в любой момент разойтись…
И вдруг Алей понял.
Покров тайн разошёлся перед ним, как театральный занавес, и открылась новая истина, такая же простая, как все предыдущие. Даже странно было, что он не подумал об этом прежде, что никто прежде об этом не думал.
Если весь этот мир и само Море Имён состоит из слов, понятий, знаков, определений, то Солнце над ним — тоже слово…
У Алея перехватило дыхание. Море Имён. Последнее море. Воды, над которыми носился Дух.
Слово.
— Да, — ответил Ясень совершенно спокойно. — То самое. Которое было в Начале.
Он замолчал.
Солнце Слова едва брезжило сквозь пелену облаков.
Алей почувствовал за спиной какое-то движение и обернулся.
Между могучими медными стволами сосен показались Иней и Летен. Закрыв глаза, Летен послушно шел за мальчиком по твёрдой, присыпанной иглами земле. Алей смотрел на них, не чувствуя удивления, как будто заранее знал, что так случится.
— Все, дядь Леть, — сказал Иней, когда землю под ногами сменил песок, и разулыбался, — пришли.
Летен открыл глаза.
…В этот момент облака разошлись и ослепительно брызнуло солнце.
Прикрыв глаза козырьком ладони, Летен Истин Воронов смотрел, не щурясь, на Солнце Слова.
И Солнце смотрело на него. Что-то неуловимо менялось в Летене под сияющим взглядом: как будто снимали с человеческой души тонкую блёклую защитную плёнку, кальку, открывая благородную подлинность. И само понятие Предела теряло своё значение — буквально на глазах, Алей видел это так, как будто понятие было чем-то вещественным.
Он перевёл взгляд на отца. Лицо Ясеня стало безмятежным и мечтательным. Угас в глазах рисковый лихой огонёк, сменившись другим огнём, могучим и светлым, разгладились саркастические морщинки у губ. Он стал одновременно моложе и старше, и Алей увидел, наконец, того отца, образ которого хранил в сердце десять лет. Весело и ласково глядел Ясень на сыновей, но, как и Летен, он не улыбался.
Один только Иней улыбался Солнцу Слова — лучисто и очарованно, как величайшему празднику. А себя со стороны Алей не видел.
Так они молча стояли, все четверо. Перед ними, играя бликами, простиралось Море Имён, пронизанное лучами до самого золотого дна. На берегу его стояли они и больше не были врагами, потому что под этим светом никто не мог быть врагом — ни другому, ни самому себе.