Невдалеке, по опушке крохотной берёзовой рощицы метался толстый мужичок. Весело орал: «Ах ты воробей крашеный!» За мужичком сторожко шарахались жена и дочка, а по ветвям берёз над ними неуклюже прыгал изумрудно-зелёный волнистый попугайчик. Алей и Осень поглядели на них и улыбнулись друг другу.
Потом Осень перевела взгляд на сверкающие белые стены высотного замка и задумалась снова.
— Вася — странный, — предупредила она, не глядя на Алея. — Но ты не обращай внимания. Всё дело в том, что он вынужден знать массу вещей, которые ему знать совершенно не хочется. А с живыми людьми он общается всё реже. Ему нужно выговариваться. Будет говорить чушь — не перебивай его. Чем больше он болтает, тем лучше у него настроение.
Она помедлила и добавила:
— Обратное тоже верно. Если бы он решил, что помогать не станет, то просто не взял бы трубку. А он позвал нас в гости. Это хорошо.
— Понятно, — кивнул Алей.
Донёсся шум. Осень встрепенулась. Алей проследил за её взглядом и заметил толкотню у дальнего подъезда.
— Нам как раз туда, — сказала Осень. — Подойдём?
Ражие подростки с ухарской руганью выволакивали из дверей обшарпанное старенькое пианино. Струны гремели. Пианино плакало навзрыд от беспомощности и горькой обиды.
— Надо же, — сказала Осень, — оно даже не расстроено. Жалко его.
«По-моему, до слёз расстроено», — собрался грустно пошутить Алей, но не успел.
— У меня абсолютный слух, — сказала Осень.
— Здорово, — растерянно проговорил Алей.
— Вовсе нет. Абсолютный слух — это как жить в одном-единственном мире. Едва мир чуть смещается, тебе становится больно.
Алей промолчал.
Осень тоже умолкла и долго смотрела, как подростки тащат пианино к мусорным бакам. Они радостно перекрикивались и вопили. Из воплей следовало, что какая-то подруга закончила музыкальную школу и избавляется теперь от орудия пытки. За это предполагалось выпить.
— Дождь подойдёт сюда к ночи, — сказала Осень, когда подростки скрылись. — И конец пианино. Нельзя всё-таки выбрасывать инструменты. Может, кто-то до вечера его заберёт… Алик.
— Что?
— Время — полчетвёртого. И теперь я думаю, что стоит использовать предельный поиск. Я уже сама как не в своей тарелке. Отыщи, можно ли позвонить Васе.
Алей прикрыл глаза. Осени не потребовалось просить дважды.
— Хорошо.
На третьем этаже пахло кошками. Запах доносился от тощей деревянной двери, обклеенной шпоном, — такие вешают в новостройках перед продажей. От кошкиного дома вглубь этажа вёл узкий извилистый коридор: разномастные двери, пёстрые коврики перед ними, велосипед, коляска, ящики под картошку. С другой стороны громоздилась мощная металлическая перегородка, от пола до потолка обитая кожей. Дверь в ней едва различалась — идеально пригнанная, спрятанная в квадратах обивки. Только на тяжёлой стальной ручке задерживался глаз.
— Это Васины соседи поставили, — сказала Осень, — заодно и его замуровали.
И она подняла руку к кнопке звонка.
Позвонить не успела: массивная дверь отворилась. Из-за двери высунулся молодой парень с двухцветными волосами. От корней на ладонь длины волосы были русые, ниже — вытравленные до прозрачности.
Осень неторопливо опустила руку от кнопки и повернулась.
Алей напрягся. Вася? Это — Василёк Полохов, вселенский админ?
Представитель галактической техподдержки носил мятую серую майку и спортивные штаны, вид имел помятый и неприветливый. Убитые краской нечёсаные лохмы падали ему на плечи и лезли в глаза. Странно смотрели эти глаза — усталые и цепкие, хмурые, какие-то старые, много повидавшие, уж точно не глаза человека, который красит волосы перекисью… «Он вынужден знать много вещей, которые ему знать совершенно не хочется… — вспомнил Алей. — А впрочем, — неожиданно пришло ему в голову, — у меня с недосыпу тоже такие глаза. Нечего мистики надумывать больше, чем есть».
Админ смерил его равнодушным взглядом и упёрся локтем в косяк двери.
«Не дёргаться», — напомнил себе Алей и вежливо улыбнулся.
— Привет, Вася, — добродушно сказала Осень.
Тот высунулся дальше, чтоб видеть её, и вдруг расплылся в улыбке.
— А-а-а, Се-е-ень, — сладко протянул он. — Тыщу лет же! Ну заходи… заходите.
— Ты не спал? — спросила Осень, переступая порог.
— Да я давно проснулся! — воскликнул Вася, лучась приветливостью. — Я даже пыль вытер!
— Вот как.
— Вас ждал!
Алей шагнул вслед за Осенью и незаметно оглядывался. Квартира у Полохова была улучшенной планировки — двухкомнатная, с просторным холлом и высокими потолками, — но захламленная до последней степени. Неизвестно, где Вася вытирал пыль, потому что свободных поверхностей тут просто не было. Но пахло у него приятно — новенькими комплектующими. Пустые коробки из-под них стояли на полу. Алей рассмотрел надписи на коробках и отметил, что компьютер у Васи завидный.
А хлам у админа водился загадочный и богатый. На стеллажах и комодах громоздились связки каких-то перьев, россыпи погон и нашивок неведомых армий, японские статуэтки всех стилей — от деревянных раскрашенных гейш до грудастых девиц из пластика. По стенам висели африканские маски, египетские пергаменты и советские ковры. Были тут бесчисленные кабели и гарнитуры, заросшие пылью компакт-диски и вовсе седые от древности дискеты, старые календари и ежедневники, декоративные кинжалы и веера, невероятное количество книг — и старых, почтенных томов в обложках с крупицами позолоты, и дешёвой цветастой макулатуры. На шкафу рядком сидели плюшевые игрушки. На диванчике валялись грязные майки, груды исчёрканных бумажек, куртка с оторванным рукавом и кружевной бюстгальтер второго размера.