Море Имен - Страница 138

138

Летен покосился на него, проследил за взглядом и расслабленно усмехнулся.

— Это меня дома порезали, — сказал он с каким-то пугающим удовлетворением, — в девяносто третьем. Разбирались кое с кем… Один зверёк ножом пырнул. Молодой был, глупый, — и Летен пояснил со смешком: — я. В печень урод целился. Хорошо, неглубоко прорезал. А то кто знает, где бы я сейчас был. Уронил я его… правильно так уронил, думаю, вырубил. А он мне ногу пропорол.

Алей опустил глаза. У него подводило живот — не от страха, а от какой-то странной неловкости. Вроде как неспроста, не ради красного словца рассказывали ему это, но зачем — он не мог понять.

— А здесь, — сказал Летен, ощупывая след от пули на плече, — на Первой чеченской снайпер расписался. Видишь, одну пулю выше сердца положил, другую — ниже. А я злой был как собака. Друга моего он убил. Раз — и нет человека. Полчерепа снёс. Я этому снайперу сначала шею свернул, только потом упал. Два месяца в госпитале провалялся. Думал: Господь Бог меня для чего-то избрал. Одна пуля выше сердца, другая ниже, а снайпер этот пристрелялся там на отлично. Сколько хороших парней в землю положил. А я живой.

Алей молчал. Бездумно он сунул в рот пальцы, впился зубами, не чувствуя боли, отнял руку и увидел кровь. Тогда он сказал:

— Летен Истин…

— Знаешь, что, Алик, — прервал его Воронов и наклонился с высокого полка, сощурил весёлые, блестящие глаза, — давай-ка ко мне на «ты» и по имени.

Отправились в путь рано утром, едва рассвело. Пели петухи в деревне. Летен отдал приказы заранее: его разведчики расспросили крестьян и нашли в лесу несколько речных стариц, волоком доставили к ним простые зелёные лодки. Никто не задавал вопросов. Алей не видел страха во взглядах, устремлённых на князя — только преданность и безграничную веру. То ли выучка замыкала уста, то ли привычка. «Князь знается с колдунами. Может, и сам колдун, — думали они, и так легко было Алею считывать их мысли, что получалось само собой. — Ничего не боится, поступает по-своему. Звонили в монастыре к заутрене — не пошёл, а с вечера ларь золота подарил отцу игумену, вызолотит отец игумен маковицы колоколен, чтобы далеко сияли во славу… Жертвует князь на монастыри и церкви, а задаст кто вопрос каверзный, так отвечает: „Отмолю“. На то воля его, а простому люду не след мешаться…» Мелькнула мысль, что в пластичном мире, верно, и Якорем стать проще; великий князь Летен свет-Истин — надежда и опора для подданных. «Кто-то вернётся из этих стариц, — подумал Алей потом, — тот московский князь и тот ханский сын, которых сочинил автор этого мира. Интересно, как обернётся сюжет…»

Блестели тесовые крыши домов, зелёный мох поднимался по старым срубам. Пастухи выгоняли на поле скотину, увидели князя — стали ломать шапки, кланяться земно.

Ехали по лесу в сопровождении двух дружинников. Кони ступали по грудь в высокой траве, на которой жемчугами и алмазами блистала роса. Алей почти не смотрел на сторонам, но чутко прислушивался к лесу. Светлый березняк сменялся тёмным ельником, веяло сыростью, ягодами и грибами. Когда вдали завыл ветер, и зашумела листва, Алею почудилось, что там, за лесом, идёт поезд — по полотну, которое проложат здесь через семьсот лет. Морок пронёсся и сгинул, но осталось ясное, как свет, понимание, дарованное догадкой: из вымышленного мира уйти легче, чем из реального, потому что он подчиняется воображению. Когда Алей увидит крутые берега Старицы и зеленым-зелено пламенеющий лес над ними — кажущееся станет настоящим.

Нежно перекликались птицы. Прохлада светлым плащом опускалась на плечи, поила безмятежностью, точно горьким настоем целительных трав. Среди дерев косо стояли солнечные столбы. Едва шелестели листья. В тишине слышно было, как белки лущат шишки. Показался болотистый берег и лодка на нём. Летен остановил коня и сказал Алею, что лодок три и подходящих стариц три, но прочие дальше. Если Алею не нравится эта, они перейдут её вброд и будут ехать ещё час.

Алей отрицательно покачал головой и спешился. Немного помедлив, Летен обернулся к дружинникам и кивком отослал их. Хвосты их коней, серый и белый, скоро затерялись в солнечных пятнах. Соскочив наземь, великий князь вывел своего Орлика на место посуше и привязал к дикой яблоне. Похлопал коня по могучему плечу, огладил бархатный нос, и вдруг порывисто обнял за шею и вслух сказал: «Спасибо, дружище!» Орлик фыркнул, переступив на месте, в шутку схватил хозяина за плечо зубами. Алей смотрел на это с улыбкой.

— До чего ж звери славные, — сказал Летен. — Дома своего заведу.

— Да, — Алей потрепал гриву каракового. — Жалко оставлять.

— Из-под меча меня унёс, — сказал Летен, ослабляя подпругу, — вашего, ордынского.

Алей безнадёжно закатил глаза и вздохнул.

— Шучу, — сказал Летен. — А всё же извиняться тебе надо было не передо мной, а перед Беркутом. Метко стреляешь, программист.

Алей смешался и не знал, что сказать, но князь и не ждал ответа.

— Добычу богатую в Орде взяли! — продолжал он. — Одного золота… — он сдвинул челюсть набок, подсчитывая в уме, но так и не сосчитал, закончив: — телегами вывозили. И стада несметные. Если разворуют и пропьют — вернусь и перевешаю.

— Летен Истин, вы…

— Меня не двое. Ты чего? Я ж разрешил.

— У меня духу не хватает, — признался Алей, и Воронов хмыкнул. Алей облокотился о седло и сказал ему: — Ты, государь, грозный очень.

— Не отрицаю, — сказал государь. — Найдёшь мне потом ещё один такой мир, вымышленный. Я корешей позову, будем Казань брать. Или Астрахань. Тебя назначу опричником.

138